АРТЁМ ШЕВЧЕНКО, АКТЕР "ГОГОЛЬ-ЦЕНТРА"

ПРО ЧУВСТВО НОСТАЛЬГИИ, ПРАВИЛА ЖИЗНИ И О ТОМ, КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО

Я не могу сказать, что я слушаю только новое, а 10-й год вообще не слушаю.

И Хаски, и старые хиты 70-х, и ABBA, и «Блестящих», и Киркорова нынешнего – я очень разносторонний, разноплановый. Из новых [исполнителей] слушаю Хаски, пару треков Pharaoh, которые интересные, где минимум мата, пару треков Big Baby Tape, GONE.Fludd. У последнего хорошее интервью у Дудя, я послушал. Он просто чувак, который работает на семью, старается для родителей, хочет их обеспечить. Но у него эпатаж такой «школьный»: «я вас сам всех это самое, вы меня – я вас». Он, видимо, это «забрасывает», потому что школьникам нравится. Мы тоже, наверное, такие были, только – под Prodigy, Nirvana, Red Hot Chili Peppers, «Гражданскую оборону», «Сектор газа». Мы под это тоже орали, бесились, слэмились.

Русскому человеку свойственно ностальгировать, вспоминать, как было хорошо раньше, как сейчас, как будет потом.

Это реально какая-то наша русская черта – ностальгия. Едем в поезде, смотрим на эти поля, столбы телеграфные, эти линии – это в нашем характере генетически заложено. «Ностальгия»… само это слово приятное, душу греет.

Мы все в масках: у меня есть маска, у тебя есть маска, это все равно наша жизнь.

Но хоть мы и под этой маской, если мы честны с самим собой, то люди это видят и тянутся к тебе. Почему вот у Димы [Хаски] огромная аудитория, его огромное количество людей слушает? Хаски – реально чувак, который какой есть, такой и есть. Он просто музыкант, рэпер, поэт, гражданин, интеллигент, который приехал из какого-то Улан Удэ, ходит в какой-то рваной обычной одежде. А вот у Pharaoh, GONE.Fludd, у Big Baby Tape я не вижу какой-то честности. Может, внутри там что-то есть, но почему не перенести это и на творчество свое. Все такое преувеличенное – лишь бы толпа съела тебя. Не знаю, я в этом вижу неправду, неискренность.

Если бы я мог смотреть 1 фильм, слушать 1 музыкальный альбом и читать 1 книгу до конца жизни,

то я бы выбрал трилогию «Назад в будущее», потому это фильмы на все времена, саундтрек к фильму «Брат», а из книг… Я книги, знаешь, не читаю практически вообще. Для меня вот журналы, СМИ. У меня нет какой-то любимой книги, но что-то из Пелевина, наверное. Его я люблю. Его стиль и язык мне близки.

Мои правила жизни – это не врать, не бояться, созерцать и любить.

Это нам Серебренников привил в Школе-Студии 1 сентября 2008 года, сказал: «Не врите и не бойтесь». Еще можно добавить: знать номер мамы и своего адвоката, потому что сейчас это актуально как никогда.

Если бы я мог дать совет восемнадцатилетнему себе, то я бы сказал: «Не бойся, Артем, все будет хорошо».

Хотя я ничего и не боялся, меня просто вели за руку, я шел туда, и там что-то было, причем всегда хорошее. Мне как-то так везло и везет на людей, ничего плохого, глобального, со мной не происходит. В восемнадцать лет я как-то не думал, я просто жил, не задумываясь о том, кому я что там должен, что со мной будет, сколько я буду зарабатывать, какая у меня будет профессия – я просто доверял людям, и все. Я не думал о том, что будет со страной, что будет со мной, кем я буду, что там впереди. Я просто поехал, отучился, работал, опять поступил учиться, опять работал. Так что я бы просто сказал: плыть по течению, go with the flow.

Я не актер года «Гоголь-Центра» – это просто шутка такая.

Все мои друзья-коллеги по «Гоголь-Центру» ждали, когда же мне дадут эту награду от Серебренникова за заслуги перед Отечеством, за выслуги лет, и все написали #АктерГода – это такой прикол в нашей тусовке. Мне, конечно, приятно, но я себя актером года не считаю. Я просто работаю тут, репетирую, играю спектакли, принимаю активное участие в жизни театра. У меня не было какой-то громкой премьеры, главной роли, чтобы я это заслужил, но Кирилл Семенович решил, что мне нужно дать эту награду, этот значок от театра, ну, видимо, так вот он и сделал. Надо у него спросить, чем я заслужил это звание. «Актёр года» — значок за заслуги перед театром, которые вручаются ежегодно в день рождения ГЦ. Получить эту награду можно только один раз, и для всех сотрудников это особенно ценно и радостно.

Если честно, я вообще не ожидал. У нас в тот день была совершенно дурацкая репетиция с Кукушкиным [Никита Кукушкин – актер «Гоголь-Центра», режиссер спектакля «Боженька»], «Боженьку» репетировали, все уже устали, я злой был. Я даже не оделся: на мне была черная рубашка, джинсы рваные, «тимбы» [ботинки Timberland]. Я пришел, выпил вискаря, расстроился. Звонит Ника Груздева из PR-отдела, говорит: «Тема, ты где? Будь в зале». А я уже домой собирался ехать, я с Никитой поссорился, послал его. Думаю, посмотрю я пять минут этот концерт, надоело это все уже, каждый год это происходит, что я там не видел. А Кирилл Семенович всегда перед награждением говорит большой монолог про актера года. Я сижу, ничего не подозреваю, и тут – «Артем Шевченко», и у меня реально поднялось давление. Меня толкают: «Иди-иди-иди!», а я как в открытом космосе, поднимаюсь на сцену. Я ничего из этого вообще не помню. На меня – вся эта толпа, весь этот зал, все эти звезды, камеры – все на меня. Я просто иду – зачем-то поцеловал Аллу Демидову – мне дают подарки, цветы, эту награду, а я не мог сказать и слова. Сказал какой-то бред про то, что у меня новая рубашка и она сюда подходит, что я всех люблю. Потом ушел, плакал. Но это было незабываемо.

Каждый раз, когда мы играем «Кому на Руси жить хорошо», во время первого антракта мы выходим в зал в роли то ли бомжей, то ли заблудших душ, ко всем пристаем, «стреляем» деньги, кого-то носим, что-то рассказываем.

Это такая проверка на толерантность, на то, как люди вообще будут отзываться, на то, верят они нам или нет. Мне вообще нравится этот перформанс, потому что это такой маленький пролог ко второй части. Я каждый раз что-то придумываю, потому что мы уже три или четыре года играем этот спектакль, у меня одна и та же роль, и я стараюсь ее обновить и дать ей второе дыхание, потому что зрители действительно реагируют по-разному. Кто посылает, кто говорит не трогать, кто, наоборот, просит сфотографироваться, кто говорит вызвать полицию. Ну, люди, видимо, реально верят в то, что мы бомжи, а тут еще и Курский вокзал рядом, может, действительно зашли в антракте. Значит, мы работаем честно, если у людей такой отклик происходит.

Когда играли в Москве, были такие зрители, которые ругались, бывало, даже били кого-то из ребят, а, например, в Берлине в мае или Гамбурге в январе люди совершенно нормально реагировали. То есть кому-то было некомфортно, они просили уйти, но не было такого, чтобы избивали. Просто это разные страны, культуры, менталитет у людей совершенно другой.

Кому на Руси жить хорошо?

Чиновнику, попу, купчине толстопузому, царю, как у Некрасова. Вот двести лет назад написал, а до сих пор так оно и есть. А обычному мужику… Мне кажется, счастье – просто жить в этой стране и делать все для того, чтобы это счастье было не только у тебя, но и у других. Отдавать, помогать, видеть проблемы и их решать. Счастье в каком-то пути, в дороге. Про это мы играем «Мертвые души», где Чичиков в конце говорит, какое же хорошее, светлое слово «дорога». Счастье – в твоем жизненном пути в этой стране, с этими людьми, с этими проблемами.

Я не ходил на митинг за свободу Ивана Голунова, я просто пошел поесть.

Я проходил мимо, и меня задержали. Задержали, кстати, достаточно культурно. Я попрощался с друзьями, попросил передать моим, чтобы погуляли с собакой, и все, и пошел. Но, вообще, надо выходить, надо говорить об этом, потому что то, что сейчас происходит, кроме как словом «беспредел» назвать и нельзя, потому что все уже настолько погрязли в этом вранье, что люди уже не могут это терпеть и просто выходят и говорят, призывают СМИ, другие страны нам помочь. Я уже не знаю, что дальше будет, потому что прогнозы неутешительные. Я не призываю ни к войне, ни к революции, ни к насилию в любом виде, потому что это травма на всю жизнь. Даже когда меня задержали, я там сидел, радостью это, конечно, не назовешь, потому что там грусть, печаль, нервы. Но надо выстраивать диалог с людьми, которые сидят в кабинетах, решают наши судьбы, чтобы они выслушали нас и сделали какие-то выводы, потому что у нас все-таки демократия. Очень странная, конечно, демократия, потому что они нас не слышат вообще.

Театр – увеличительное стекло, лупа, которая раскрывает перед зрителем какую-то тему, а он сам уже решает, как ему поступить, как ему дальше жить.

Мы вот такая живая площадка, где мы показываем, что есть вот такие темы, есть такие. Театр – один из способов общения с человеком, способ затрагивания каких-то тем, которые происходят сейчас или, наоборот, происходили давно. Это все равно какой-то диалог-диалог-диалог. Мы, как художники, наблюдаем за этим со стороны, а потом сообщаем об этом вам, а вы уже дальше решаете, что с этим делать и куда с этим идти